Кожин Павел Михайлович (1904–1975)

Родился в деревне Быковка Нижегородской губернии. Учился в местном сельском начальном, а затем высшем начальном училище, в общей сложности 7 лет. После Октябрьской революции переезжает в Москву, где в течение года работает учеником-печатником в ФЗУ при 1-й Образцовой типографии. В 1926 году Павел Кожин поступает в Ленинградский высший художественно-технический институт ( ВХУТЕИН), где определяется его дальнейшая творческая судьба в качестве художника-керамиста. В процессе обучения проходил практику на Дулевском фарфоровом заводе, отдавая дань конструированию новых форм посуды. В этот период он создает блюдо «Пятилетка в четыре года» и чайную пару «Жатва», предназначенные для декорирования в технике трафарета с аэрографом.

По окончании ВХУТЕИНа в 1931 году Кожин в течение года работает на Дмитровском фарфоровом заводе. Плодами его творчества становятся два варианта чайных пар на тему коллективизации. С 1932 по 1933 год художник сотрудничает с Институтом художественно-кустарной промышленности (бюро рационализации). К работам этого периода относится вазочка «Погоня» (1932). В 1933-1935 годах работает по договорам для Конаковского фаянсового, Дулевского и Дмитровского фарфоровых заводов. С 1936 по 1937 год работает в штате Конаковского фаянсового завода, где, в частности, создает ряд произведений для Всемирной Парижской выставки 1937 года. В 1938 году Кожина назначают ведущим скульптором Дулевского фарфорового завода, с которым связывается вся его дальнейшая жизнь.

Кожин прославился, прежде всего, как скульптор-анималист. Его фигурки выпускались большими тиражами, а также выставлялись на отечественных и зарубежных выставках. Наиболее любимым способом декорирования работ для Кожина являлась подглазурная роспись растворами солей металлов. Палитра подглазурных красок Кожина отличалась большим разнообразием. Он впервые усилил интенсивность их цветового звучания и расширил цветовую гамму от густо-черного до нежно-розового. В технике подглазурной росписи декорированы и жанровые фигурки, выполненные им в 1938-1939 годах на Дулевском фарфоровом заводе. Свои работы Кожин помечал монограммой из букв «П» и «К», исполненной подглазурно кобальтом или тисненой в тесте.

«Зоопарк» Павла Кожина.

Безземельный крестьянин Михайло Кожин из глухой марийской деревушки не мог даже мечтать о том, что его сын, родившийся в страшном году начала русско-японской войны, станет крупным художником, слава которого перешагнет границы России. Мальчик любил рисовать. Постепенно точный от природы глаз вырабатывал точность руки художника. AВеликий Октябрь открыл Павлу Кожину дорогу к художественному образованию. Еще в студенческие годы он познакомился с Тверской фарфоро-фаянсовой фабрикой (ныне Конаковский фаянсовый завод), где под наблюдением своих профессоров И. Ефимова и И. Чайкова выполнял первые скульптуры в фаянсе и майолике.

«В те годы бытовая скульптура, — вспоминал Павел Михайлович, — рассматривалась как буржуазный предрассудок. Нужна была большая смелость работать в этом жанре». А он был смел и неравнодушен к анималистическим работам И. Ефимова и В. Ватагина. Их скульптурные животные напоминали ему далекое детство, глухую Быковку, где начинал познавать мир. Наверное, поэтому животные в его творчестве заняли ведущее место.

Он жил и работал в Дулеве. Но очень любил фаянс и майолику. Эти теплые, яркие, праздничные материалы открывали широчайшие возможности для выражения его мыслей и взглядов. И поэтому он был очень рад, когда И. Фрих-Хар предложил ему принять участие в работе Конаковской художественной лаборатории.

Уже первые опыты 1935—1936 годов, в результате которых увидели свет «Соболек», «Куница», «Волк», «Лиса», «Сова и заяц», принесли Павлу Кожину мировое признание и Золотую медаль Всемирной Парижской выставки 1937 года.

Во время одного из приездов Кожина в Конаково весной 1953 года мне посчастливилось встретиться с ним в хранилище образцов фаянсового завода. Павел Михайлович тогда с большой теплотой и любовью рассказывал о скульптуре, изображавшей белую сову, которая гонится за зайцем. «Ночь» (на снимке), как назвал он это произведение, тоже была в Париже. Дело в том, что она вобрала в себя целый комплекс новинок. Во-первых, это — композиционная находка. Ему удалось оригинально изобразить динамику стремительного полета полярного хищника и бега спасающего свою жизнь зайца. Во-вторых, образы совы и зайца обобщены до предела. В них нет других подробностей, кроме навечно замершего движения погони и ужаса надвигающейся смерти. И в-третьих, автор отказался от детальной проработки цвета керамическими красками. Условностью цвета полутьмы полярной ночи он подчеркивает условность выбранных форм, что очень точно соответствует художественному замыслу. И все это решено элегантным использованием техники подглазурной солевой росписи. В такой же технике были выполнены и другие скульптуры этой серии. Не случайно французы — тонкие ценители искусства керамики — присудили ему высокую награду Парижской выставки.

В послевоенные годы, вплоть до 1966 года, П.М. Кожин привозил в Конаково свои новые модели и создал целый «зоопарк». Надо справедливости ради сказать, что именно майоликовые «Глухари», «Туканы», «Коршуны», «Дрофы», «Тетерева» значительно живее и точнее, чем фарфоровые экземпляры, передают повадки и живые формы птиц.

Павлу Михайловичу, наверное, единственному из рыбаков всех времен и народов, удалось «вытащить» рыб из воды и волшебством своего таланта оставить живыми в чуждой им среде. Простой перечень скульптур «рыбной» тематики подтверждает это положение: «Морской окунь», «Угорь», «Игра стерлядей». Майоликовый «Морской окунь» и «Коршун» в 1958 году экспонировались на Всемирной выставке в Брюсселе, где Павел Кожин был удостоен Серебряной медали. Его скульптуры в большинстве своем — крупные интерьерные произведения. Многие из них выпускались заводом значительными тиражами и пользовались огромной популярностью у покупателей, да и теперь еще не потеряли привлекательности. Это видно хотя бы по тому, что выпускающийся сейчас «Глухарь» пользуется большим спросом.

Сказки Пушкина.

Эта сторона творчества Кожина, может быть, не велика по количеству работ: «Сталевар», Работница», «Арабский танец», «Снегурочка», «Поп и Балда», «Старик и старуха» и еще несколько жанровых скульптур. Но они раскрывают другую сторону таланта большого мастера малой формы — его умение с большой психологической силой показывать различные типы и характеры людей. Вот перед нами две некрупные скульптуры - гротеска, как называл их Павел Михайлович, «Поп и Балда» (ее высота 19, а наибольшая длина 21 сантиметр) и «Старик и старуха» по размерам обе примерно одинаковые). Задуманы они были еще в период, когда страна готовилась отметить скорбную дату — 100-летие со дня смерти великого Пушкина. Кожин пробовал их в фарфоре, но такой теплоты и непосредственности, какой хотелось, не случилось. И лишь в конце 1937 — начале 1938 годов замысел воплотился в фаянсе. Несколькими штрихами он создает колоритные образы героев пушкинских сказок.

Первая скульптура изображает встречу Балды и попа на базаре в тот самый момент, когда он говорит Балде: «Нужен мне работник: повар, конюх и плотник. А где мне найти такого служителя не слишком дорогого?» Балда с достоинством выслушивает запрос скаредного попа и смекает, как бы наказать его за жадность. Поза Балды говорит о силе, уверенности в себе. И пусть поп принимает его за дурачка, тонкий и живой ум русского мужика уже придумал наказание. И кажется, что сейчас Балда скажет свои знаменитые слова: «Буду служить тебе славно, усердно и очень исправно, в год за три щелка тебе по лбу...». Художник выражает свое отношение к персонажам, как принято говорить, «сгущая краски», в нашем случае обобщая и преувеличивая форму. Попа он изображает маленьким плюгавеньким старичком, в котором и душа-то, на первый взгляд, еле держится, с приплюснутым лбом и огромными по сравнению с размерами фигуры загребущими руками, которые не скрыть даже поповской рясой. Балда же — крупный и сильный молодой мужчина, руки его скрещены на груди, под засученными рукавами рубахи чувствуется напряжение мышц, соскучившихся но работе. Высокий лоб закрыт шапкой, чтоб волосы при работе не лезли в глаза, новые лапти на ногах. Мы проникаемся уважением к мудрому Балде и брезгливо смотрим на человеческое ничтожество в поповской рясе. Какая острая сатира! Как точно даны классовые характеристики образов двух этих людей, представляющих антагонистические классы русского общества XIX века!

«Старик и старуха» — герои «Сказки о рыбаке и рыбке». В ней Пушкин развивает извечную тему русского фольклора о жадной и завистливой жене и добром и работящем муже. П. Кожин довольно скупыми художественными средствами сумел передать тот момент пушкинской сказки, когда «старика старуха забранила; «Дурачина ты, простофиля! Не умел ты взять выкупа с рыбки! Хоть бы взял с нее корыто, наше-то совсем раскололось». С растерянным видом стоит старик. Он не поймет никак «вины своей» — ведь доброе дело сделал: сохранил жизнь необыкновенному существу. А старуха готова взорваться от ненависти к своему супругу из-за того, что упустил пришедшее нежданно-негаданно счастье. В обоих произведениях художник пластическими средствами выписывает характеры героев. Очень осторожно и точно вводит цвет — мягкую подцветку зелеными, синими, розовыми растворами солей по технологии Т.3. Подрябинникова. Форма и цвет в них органически сливаются в одно целое, решая одну и ту же задачу создания яркого и броского запоминающегося художественного образа. И это было главным в творчестве художника. «Я уже знал, — пишет он в книге «Художники об искусстве керамики», — что, чем точнее уловлю характер изображаемого и чем глубже этот характер буду раскрывать, тем разнообразнее и интереснее будут пластические находки в форме и цвете... Мне кажется, никогда не потеряют своего значения... гротески «Поп и Балда», «Старик и старуха».

И сегодня, спустя почти полвека со времени создания этих произведений, наблюдая, с каким интересом, с каким вниманием посетители хранилища образцов фаянсового завода рассматривают «Попа и Балду» и «Старика и старуху», мы еще и еще раз убеждаемся в том, как справедливо было предвидение Павла Михайловича Кожина.